Оленовка. Худшая ночь в моей жизни

Я много раз переживал смерть: смерть любимого человека, друзей, соратников и свою собственную.

Каждый раз, когда вы слышите, как самолет врезается в ваше здание, вы понимаете, что смерть приближается к вам, этаж за этажом.

За секунду до каждой травмы у меня была одна и та же мысль: вот оно. Но тогда я был в бою, с оружием, я работал и у меня был выбор, возможность спрятаться, убежать, бросить всё или смириться с судьбой воина. Но пока в плену... в плену было страшно, потому что твоя судьба, хоть ты и был силен и непобедим в бою, теперь зависит от гнилых ублюдков.

Ты нерушимая скала, ты не боишься смерти. Но там... ты постоянно чувствуешь, что тебе угрожает опасность, как будто твое тело находится в адском пламени и все время горит, горит заживо.

Та ночь показала мне ад, в котором горят праведники. Ад, где демоны устроили переворот в раю. Ад, где последний круг наказания предназначен для лучших, самых чистых сынов своей страны.

Я собирался спать. Так как свое спальное место я отдал девчонкам, то спал по очереди с «пекарями». На этот раз была моя очередь спать на полу в правом углу, на бетоне, застеленном тонким Надиным спальным мешком. Я снял обувь, глотнул воды и дочитал книгу на русском языке. Было очень жарко. И судя по болтовне радио, это было около 23:00. Смены самых жестоких охранников не сменились в обычное время. Это было впервые за несколько месяцев.

Двумя днями ранее они спешно перетаскивали кровати в только что созданную казарму для азовцев. По какой-то причине их решили разместить отдельно. В тот же день их переселили. 200 человек. В удушливом смраде туалета и потных телах чувствовался едва уловимый запах тревоги. И тишина. Мертвая тишина.

Взрыв. Еще один взрыв. Никакого свистка. Нет шума. Крик. Дым. Сияние огня. Еще один крик. Очень много криков.

Нас заперли и желали сгореть так, как горели тогда ребята. А если бы мы убежали, нас бы сразу расстреляли.

Нас заперли и бросили. На протяжении многих часов.

Кто-то кричал. Разрывая остатки сердца, всю ночь кто-то кричал. Нет, этот человек кричал. Другие кричали. Я видел много-много огня и криков сквозь металлические решетки и колючую проволоку маленького окна размером 30 на 30 дюймов, стоя на цыпочках на деревянной скамейке.

Девочки плакали, обнимая друг друга. Мы были в ужасе. В голове проносились мысли: это наша забастовка? Или русские просто собирались тихо убить нас всех сейчас, когда у них был такой шанс?

Я надеялся, что это была наша забастовка. Я надела ботинки, которые мне дал Ярык, без шнурков, и завязала их коротким куском футболки, чтобы они не слетели. Я надеялся, что мне придется уйти, что придут высокие и сильные солдаты в украинской пиксельной камуфляжной форме, и мы все сядем в большой броневик и поедем обнимать и целовать украинскую землю, но перед этим мы всех перебьем. которые пытали нас, причиняли нам боль каждый день и уничтожали нас, нашу землю и наше достоинство.

Ребята там просили о помощи. Послышались пулеметные очереди. Горящее дерево трещало, а разрушенные брусья с грохотом падали.

За стеной кого-то поздравляли с днем ​​рождения. Разве они не слышали всего этого?

Девочки плакали и причитали. Все меня злило. Где были наши люди? Где они были? Я хотел вернуться в бой, освободи меня, я мог бы помочь!

Все утихло за несколько часов, которые длились дольше, чем мой юный 21 год жизни.

Повсюду стоял запах горящего металла и плоти. Охранники вернулись, громко смеясь, шутя и спрашивая нас: «Ну, вы это видели? ." Они долго пили и праздновали. Громко. С музыкой. Они очень любили музыку. Та музыка, которую я больше никогда не буду слушать.